Я люблю Германию в ее подлинной подавленной сущности.

Гер-мания как симптом. Невроз, требующий порядка. Законченный маниакально-репрессивный психоз. Стадия стойкой ремиссии. Дисциплинарный . Временно удавшаяся попытка быть "европейской цивилизованной страной".

Россия. Более истеричная, очевидно и нагло больная. Иногда Россия слышится через "SS", оживает детской бритоголовой бойней. Двойник Гитлера ходит по Арбату или застывает продажной матрешкой, внутри которой кощеево яйцо, пасхальное чудо, олицетворяющее православное садо-мазо. Оно же, яйцо это, русская душа. Россия – слышится через вдох, осязается через выстрел.

Германия – это присмиревшая Россия, ее оборотень, заледеневший ужасом прошлого.

Две страны, объединенные чудесной и кошмарной тайной, единой сакральной основой.

Русский человек развоплощен. Он пьяным топором рубит любовь и лакает березовый сок взорванных небоскребов похотливо слезливым языком. Он сглатывает понимание, реальность, четкость, порождая невнятность. Ему тоскливо, муторно, жалостливо, мокро. Он растянут между Достоевским и Толстым. Немец тоже может быть растянут между ними. Но немец всегда эстет и интеллектуал, когда русский просто душа и плоть, оторванная от текста. Достоевский в Германии – русская литература. В России он русская боль. Сорокин превратил боль в буквы. Он адаптировал ад. Предательство по европейским стандартам. "Норма" аморальна. Закусывайте баварское пиво "Голубым салом". Тошнота спасет мир. Экзистенциальное чтиво. Большая жратва.

Русский человек развоплощен и призрачен. Немец четок. Абсолютная самоидентификация. Немец соответствует своей социальной роли, он пугающе внятен. Он очевиден и нагло реален. Но это фальшивая фиктивная реальность дурного сна, выдаваемого за жизнь. Немец изображает "себя", не выходя за рамки профессии, социального статуса. Даже бомжи изображают бомжей, а наркоманы – героев фильма "Транспотинг".

Вечер в берлинском кафе как продолжение фильмов Фасбиндера. Там у героев присутствует некая навязчивая детальность. Выпяченными кусками существования они как бы настаивают "мы есть, мы подлинно существуем". Эти детали вопиюще настойчивы, но всегда недостаточны. Трагедия человеческого существа, живущего вне сакральной идеи. Трагедия Европы. Трагедия Германии. Эта трагедия не абсолютна с точки зрения жестокого ницшеанства. Но гуманистическое опасно, ибо, отрицая и не принимая зло, не устраняет его, а лишь подавляет.

И форма грядущей войны, ее символы, нам не известны. Борьба с терроризмом основывается на мифологических иллюзиях. Магический джихад начнется не по указу диснеевского Бен Ладана. Не следите за новостями. Из них нельзя узнать о собственной смерти.

Я люблю Германию в ее подлинной подавленной сущности. В ее внутренностях, влагалище, в ее России. В ее снах, где нордический денди целует мистического Гумилева, где сплетаются ужасы тел Медузы Горгоны и Снежной королевы с лицом русской красавицы Васнецова. Где порно возбуждает голосом Левитана. Где Лени Рифеншталь мертвая превратится в Ренату Литвинову. Смерть – это блондинка с красными похотливыми губами Мэрилин. Отрубленной головой Красной шапочки катится кровавый колобок. Русские народные сказки. Лубок ада. Немецкие марши. Вагнер. Рамштайн. Во поле березка стояла. Во поле осиновый кол.

Я люблю Германию. В ее подлинной подавленной сущности. В ее внутренностях, влагалище, в ее России.

Я люблю Германию. Когда она проснется.

Специально для «Франкфуртер Альгемайне»

© Алина Витухновская