Бывшие люди

Одно из самых тяжких последствий произошедшего 97 лет назад Октябрьского переворота — почти поголовное уничтожение или изгнание из страны цвета нации.

За 70 лет советской власти старая культурная элита была уничтожена, казалось, до основания или изгнана с большим тщанием. Потому и осталась у власти после 1991 года элита старая, советская, партийная, кагэбэшная. Ей, казалось, не было альтернативы. Но, в действительности, альтернатива была и есть до сих пор.

В советское время люди с вниманием, заинтересованным и часто почтительным, выделяли тех, кто что-то сохранил в своем поведении, знаниях и принципах от былой, «потонувшей» России, учились у них. Без них, без «бывших людей», Россия бы вовсе не сохранилась, полностью бы заместилась «совдепией». К счастью, этого не произошло, и сейчас их жизнь, их труды и страдания начинают приносить плоды — происходит припоминание забытого.

Об этих людях, об их роли в советский период русской истории рассказывает саратовский ученый, профессор Антон Викторович Посадский.

Страшное, если вдуматься, но вполне обиходное и даже официальное в 20—30-е годы прошлого века выражение «бывшие люди» относилось к представителям, выражаясь тогдашним языком, «прежних эксплуататорских классов». Это выражение бытовало в отчетах ОГПУ, обыгрывалось в литературе.


Молодые русские офицеры накануне Первой мировой войны. Кто из них выжил после Гражданской?

После Гражданской войны многие ушли, образовалось Русское зарубежье, которое не назовешь просто эмиграцией или диаспорой. Кто-то возвращался; кто-то правдами и неправдами уходил и позднее. В 1920-е годы связь между двумя Россиями была довольно интенсивная, затем власть стала активно строить железный занавес.

У победителей тоже разыгрывались драмы: в середине 1920-х, в самые благополучные нэповские годы, количество самоубийств среди партийцев на порядок превышало средний показатель по стране.

Были уходы гораздо менее заметные. Это то, что получило название «внутренняя эмиграция». Нередко люди годами и десятилетиями жили как бы в разных пространствах. В перестроечном 1989 году не очень замеченным прошел хороший фильм Геннадия Полоки «А был ли Каротин?» Автор возвращает зрителя к известному интригующему сюжету 1916 года — расследованию гибели линкора «Императрица Мария». Многие вспомнят, что вокруг этого сюжета вращается действие удачно экранизированной повести Анатолия Рыбакова «Кортик». Здесь же перед зрителем — гротеск на фоне детективного сюжета. Главный герой — знаменитый чекист-сыщик. Ему открывается двухслойная жизнь приморского городка. Белозубый чистильщик сапог оказывается кавказским князем, певичка — аристократкой и т.д. В жанре гротеска в фильме отражены очень тонкие вещи.




Не говори по-французски

Сейчас, с накоплением материала о жизни в советские десятилетия, видно, что интуиции автора были точны. Если не такие, то подобные превращения — бывали. В воспоминаниях княгини Мещерской есть выразительный эпизод. Она с маленькой дочкой живет в общем дворе, «трудовой жизнью». И вот девочка кричит матери с улицы что-то на привычном французском. Героиня в ужасе. Она лихорадочно наставляет дочь: «Забудь, что ты знаешь французский! Забудь, что ты знаешь немецкий!»

Бесконечные умолчания, искажения и маскировки — одна из черт советской жизни. Неполные биографии и автобиографии, вымаранные страницы жизни, забытые знакомые… Многие семьи десятилетиями жили в таком режиме. Недаром мучения с въедливыми анкетами — один из сюжетов прозы 20-х годов.

Сейчас пишутся научные труды о «стратегиях выживания» «бывших» людей. Для многих «бывших» вытеснение из жизни (невозможность получить образование или рассчитывать на профессиональную карьеру, травля как «чуждого элемента» и т.п.) открывало иные пространства существования.

Хорошо известно о том, как трепетно хранили традиции чины полков императорской армии в зарубежье. Существовали полковые объединения, издавались листки и журналы, нередко рукописные, ротапринтные, тщательно собирались свидетельства боевой деятельности, поддерживалась связь между однополчанами, жившими в разных странах. Однако и в СССР происходило нечто подобное. Чины прежних полков, офицеры прежде всего, поддерживали связь. Старались помогать неимущим и престарелым. Собирались на полковые праздники, на день Св. Георгия. Эти офицеры в большинстве своем служили в Красной армии, однако их прежняя жизнь продолжалась в скрытых от постороннего глаза формах. Корпоративные связи оказывались очень сильны, их не отменяла красная звезда на фуражке.

Часто подобные группы, связи, знакомства чекисты «оформляли» в подходящий момент как контрреволюционные организации.

Ниши для «бывших»

В 1920—1930-е годы сформировались своего рода социальные ниши для «бывших» людей. Сколько бывших офицеров переслужило в бухгалтерах всяких райпотребкоопзаготконтор! По мере необходимости — в 1931-м, в 1937-м, кого-то и в 1948-м — их перебирали, проводили через следствие, сажали, давали «минуса» (то есть высылку) или расстреливали. При этом некоторые профессии аккумулировали весьма колоритные кадры и… позволяли им выжить. Например, геологи. Профессия нужная, требующая квалификации, и в то же время свободная, позволявшая бродячую жизнь подальше от начальства.

Разные там встречались типы. Один из них — полковник Александр Николаевич Лабунцов. В армии Колчака — начальник Первой ударной дивизии. Судьба у дивизии, несмотря на громкое название, была не очень удачная, однако, так или иначе, перед нами — штаб-офицер, заметный строевой начальник Белой армии. Многим хватало и меньших заслуг на ниве антибольшевицкой борьбы, чтобы умереть нестарым, без нотариуса и врача. Он же прожил долгую жизнь геолога, работал на Севере, на Урале. Его именем назван новый, им открытый минерал — лабунцовит. Александр Николаевич считается первооткрывателем урановой руды в СССР.

Борис Васильевич Голицынтоже был геологом, на Кольском полуострове. Но более он известен как хранитель многовековой родовой системы рукопашного боя, культивировавшейся в княжеском семействе Голицыных. В последние годы стал очень известен, консультировал силовые ведомства. Мужественный человек, сумевший не только сохранить в очень непросто складывавшейся жизни, казалось бы, совершенно недопустимые в новых условиях представления, но публично следовать им и учить других.

Полковник Б.А. Герасимовпрожил жизнь артиста, благо оказался талантлив. Играл в разных городах, не без умысла, наверное, семья активно передвигалась по стране. Скончался и похоронен в Волгограде в 1970 году. А ведь командовал известным белым полком — 25-м Екатеринбургским горных стрелков, с шефством самого адмирала А.В. Колчака. Полковник в 22 года, Георгиевский кавалер. В 1920—1922 годах были мрачнейшие страницы в его жизни — жестоко избит при пленении, ибо не стал скрывать, что доброволец. Арест, тюрьма, заработанная там язва желудка, которая потом мешала петь… Но все же не расстреляли, а впоследствии сложилась актерская жизнь. Возможно, в трудные годы сыграло свою роль и именитое родство: режиссер Сергей Аполлинарьевич Герасимов — младший брат нашего героя.

Историки и писатели.

Многие историки в советские годы сознательно выбирали для исследований отдаленные периоды, даже при живом интересе к ХХ веку. Мотив понятен: жертвовали интересом ради свободы, понимая, что изучение ХХ века накладывает столько ограничений, что в официальном пространстве можно быть только иллюстратором заранее заданных выводов. А.М. Панченкопотом озаглавит свою книгу: «Я эмигрировал в Древнюю Русь». Знаменитый Д.С. Лихачевтоже «эмигрировал в Древнюю Русь», став символической фигурой в русской интеллигентной среде. Возможно, из-за этого обстоятельства в СССР сформировалась сильная традиция изучения эпохи Ивана Грозного: в прошлом искали объяснения дню сегодняшнему. Это, заметим, тоже задавало некую аберрацию: царя Ивана правильнее изучать как государя XVI века, а не как «средневекового Сталина».

Евгений Викторович Тарле— известный «официальный» советский историк. Его профессиональное становление состоялось еще до революции. Он изучал европейское Новое время, поработал во французских архивах, знал европейские языки. После 1917 года избрал конформистскую позицию. Однако политический конформизм в немалой степени искупался эрудицией, широтой кругозора, литературным даром. Многие его книги — остались, и некоторые из них, например, «Европа в эпоху империализма», — принадлежат к высоким образцам историографии. Это яркий пример того, как талант, служа политике, идеологии, в то же время преодолевает их, оказывается значимее и весомее тех компромиссов, на которые приходится идти историку.

А.Ф. Лосевушел в античную эстетику, казалось бы, самую неидеологизированную сферу. Более того, он эту сферу и создал, вызвал к жизни, продемонстрировал миру ту красоту, которую не знали, не видели до него. Это произошло после того, как за интерес к роли мифа он весьма ощутимо пострадал от власти.

Конечно, особо выразительно проблема выбора пути вставала перед писателями, чье творчество оказалось поделено революцией на «до» и «после». С писателей в России особый спрос: Россия — страна слова… Кто-то ставил свой яркий талант на службу советской власти, как, например, сделал знаменитый «красный граф» Алексей Толстой. Но именно он подробно описал эпопею молодой Добровольческой армии в «Хождении по мукам», ничье другое перо, пожалуй, и не решилось бы на это. Кто-то замолчал, как Юрий Олеша. Но находились и иные варианты, более или менее драматичные…

Корней Чуковскийизвестен всем, известен с детства и именно как прекрасный детский писатель. Однако модный молодой критик Чуковский в предреволюционные годы вряд ли мог предположить, что станет знаменит как создатель доктора Айболита и Крокодила (хотя вкус к детской литературе проявлял с молодости). «Дорогая редакция, мне очень хочется получать ваш милый журнал, но мама мне не позволяет. Коля Р.» — так озоровал Чуковский в сатирическом журнале «Сигнал» в революционном 1905 году. Читатели понимали, что речь идет об императоре и имевшей на него большое влияние вдовствующей императрице Марии Федоровне, между тем доказать оскорбление императорской фамилии было невозможно. Также и его вечный соперник в области детской литературы — Самуил Маршак начинал как поэт, в юности его прочили во «вторые Пушкины».

Многим крупным писателям приходилось заниматься литературной поденщиной, уходить в инсценировки. Михаил Булгаков, справедливо ощущая себя одним из крупнейших литераторов своего времени, горько восклицал: «К концу моей писательской работы я вынужден сочинять инсценировки. Смотрю на полки и ужасаюсь: кого, кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза — Ефрона?..» В той же роли — талантливейший Николай Эрдман. Стилистика «Города мастеров» запоминается надолго. Наверное, в иных обстоятельствах из-под его пера вышло бы много других произведений.

Михаил Зощенко— боевой офицер Великой войны, открыл целый мир нового советского быта, головоломных слов и новаций, которые с трудом переваривались-понимались малограмотными людьми. «Кворум такой подобрался, что только держись, и президиум ничего — солидный мужчина».




Пожалуй, один из самых выразительных примеров — Михаил Пришвин. Известен как хороший писатель второго ряда. Природа, охота, рассказы, писательское наследие не весьма обширно… И вдруг оказалось, что писатель ушел… в собственные дневники! «Дневники Пришвина» ныне — это большой издательский проект; и с его реализацией открылся тонкий наблюдатель, человек, много понимавший в увиденном вокруг, умевший рефлексировать; человек, сознательно ушедший в дневник как форму литературного творчества. Наверное, это в самом деле наиболее естественный для литератора способ писать «в стол».




Дефицит манер.

В первые советские десятилетия очень чувствовался дефицит манер и обращения, бытовой культуры, процветало нарочитое грубое опрощение в духе «теории стакана воды» и диспутов, может ли комсомолка носить фильдеперсовые чулки. В 1920-х и 1930-х годах культивировалась «пролетарская простота» в быту, в отношениях. Сегодняшние исследователи повседневности много пишут об этом. Любовь «без черемухи» (так назывался нашумевший в свое время рассказ Пантелеймона Романова), неопрятность и показная грубость как атрибуты рабочего, «настоящего», «правильного» образа жизни и типа поведения. Соответственно, «мещанство», «обывательские разговорчики» — это принадлежность старого, вроде бы уходящего мира.

При этом тоска по красоте, по благородству была в жизни, прорываясь иногда в самых неожиданных местах. Вот знаменитый фильм «Чапаев», легенда советских мальчишек. Один из ярких эпизодов — психическая атака «каппелевцев». И «каппелевцы» весьма условные, просто как маркировка отборной белогвардейщины. И мундирам «каппелевцев» позавидовал бы любой театр оперетты, а между тем сцена получилась сильная. Красные бойцы, глядя на приближающегося врага, говорят: «Красиво идут!» —  «Интеллигенция!» На дворе 1934 год. Эта амбивалентность характерна. С одной стороны, «интеллигент» в то время — слово едва ли не ругательное. С другой — живет понимание, что вот же были и есть люди, которые знают как надо, которые ведут себя как полагается, которые могут стоять за то, что считают правым, у которых есть чему поучиться.

В Русском зарубежье вообще бытовало убеждение, что «там» выжжено всё, уничтожены архивы, погублены люди, развращен народ. Генерал П.Н. Краснов — один из самых читаемых литераторов зарубежья — пустил в ход знаменитое выражение: «За чертополохом». Это название его фантастической повести. Выражение означало: там, за советской границей, там, где еще, быть может, бьется под спудом живая русская жизнь. Действительно, пафос строительства новой жизни соседствовал со многим, что никак этому пафосу не соответствовало.

Это обстоятельство чутко уловил прибывший в СССР в 1935-м, на свою беду, идеолог сменовеховства Н.В. Устрялов. Он увидел существование как бы двух миров: «На колхозном дворе — плакаты о торжестве социализма и науки, а тут же слепой старик в лаптях и с длинной бородой, словно из пятого акта «Царя Федора Иоанновича», — поет по-древнему сказание о Богородице… И так — на каждом шагу. Любопытно, что и тот, и другой миры — реальны, что не лгут плакаты, что социализм, действительно, — факт.., но факт — и вот эти наши соседки, приписывающие гибель коровы злому глазу, и стильный старик на торговой площади. Контрасты красочны и ярки…»

Люди с багажом хорошего образования и воспитания, широким культурным кругозором оказывались заметны и остро необходимы в ситуации пореволюционного «восстания масс». В Саратове, например, после 1945 года появилось несколько интеллигентных «маньчжурцев» — русских репатриантов из китайской Маньчжурии. Они запомнились в городе. Один из таких стал по-новому преподавать французский — он был носителем языка, преподавал не по учебнику, язык ожил. Это было очень заметно в атмосфере, когда встреча с живым французом для советского провинциала была штукой весьма призрачной.

Для дальневосточных советских писателей таким камертоном нездешней жизни стал еще один «маньчжурец» — Всеволод Никанорович Иванов, известный публицист Белого движения на Востоке, затем эмиграции, в 1945-м вернувшийся в СССР и ставший историческим романистом. По меркам белогвардейской непримиримости — человек, спустивший флаг, совершивший конформистский поступок. Другие уходили на Филиппины, на остров Тубобао, в Калифорнию, в Австралию… Но для молодых литераторов Вс.Н. Иванов стал образцом другой России, стал носителем той несоветскости, которая очень чувствовалась и властями предержащими, и этой власти подчиненными. Можно долго рассуждать про поступок и обстоятельства жизни Вс.Н. Иванова, но то, что его культурное влияние на десятки знавших его молодых советских литераторов было большим и будившим как раз те потенции, которые усиленно затаптывались советским официозом, — безусловно.

Еще одна фигура, выделявшаяся породой и воспитанием, — Леонид Леонидович Оболенский. Настоящий аристократ, много лет игравший в кино благородство. Человек с «неправильной» биографией, хотя никакого «белогвардейства» за спиной нет. Напротив: с 16 лет — корреспондент красной армейской газеты, с ранних лет — в советском кино и режиссуре. Однако — «бывший» обликом и поведением, к тому же яркий человек с разносторонними интересами.

Собственно, сказанное касается не только низвергнутых с более или менее высоких пьедесталов представителей голубых кровей. Речь идет обо всех тех, кто нес в себе навыки прежней жизни без идеологического прессинга и нарочитой общественной истерии, и в деревне, и в городе, многих и многих из самых что ни на есть «простых» жителей рухнувшей Империи.

В народе десятилетиями жила память о тех или иных персонах, совершенно не совпадавшая с официальной трактовкой. На Рязанщине, например, долго благодарно помнили как народного заступника Огольцова — местного «политического бандита» 1919—1920 годов, несостоявшегося рязанского Антонова. В Приазовье образ Махно в народной памяти был далек от зловещих карикатур, предлагавшихся сверху.

Бывшие люди в России несли очень горькую, но необходимую вахту культурного сопротивления, преодоления нигилистического, безбожного потенциала свершившейся революции, продолжения укорененных традиций. Несли независимо от политической позиции, от степени конформизма, от складывавшихся траекторий личных судеб.

Сегодня, когда мы вспоминаем наше историческое родство, — это тот сюжет, о котором полезно поразмышлять.

Антон ПОСАДСКИЙ

Источник: http://klin-demianovo.ru/http:/klin-demianovo.ru/analitika/89670/byivshie-lyudi/