Похороны Сашка

О похоронах Александра Музычко рассказала замечательная Настя Станко, журналист на "Громадське ТБ". Она хорошо знала этого человека несколько лет и это для нее личная человеческая история. Билый в Ровно был  чем-то вроде местного Робин Гуда, пользовался уважением у горожан. Да, ставил на бабки барыг-предпринимателей, но в основном раздавал их нуждающимся, у него даже машины не было. Во время майдана ему её предоставил Правый Сектор.


Еще перед похоронами оказалось, что у него нет костюма, вообще ни одного, обуви соответствующей тоже. У него вообще не было ничего лишнего. Несколько рубашек, вышиванка, черная куртка его любимого футбольного клуба из Америки, в которой его убили, джинсы, камуфляж, бейс Reiders. На прощание и похороны приходили разные, настолько разные, что представить их в одном месте было просто нереально. Барыги с рынка в кожанках, полукриминальные со шрамами на черепах, тоже в кожанках и спортивных штанах, экс-зэки просто в спортивном, чеченцы с длинными бородами и все в черном, унсовцы в американской армейской форме, те, что уже ветераны и 14-ти -16-летние в берцах, черных штанах, которые слез не сдерживали. «Правый сектор» - около 500 человек, почти все, кажется, кроме Яроша были в бронижилетах, в них они на поминках затем и сели есть со всеми своими рациями и другими тяжелыми предметами, женщины - руховки с надрывными речами на кладбище. Чего бы Белый точно не одобрил, мягко говоря, - весь в слезах стоял начальник местного ГАИ, 20 священников во главе с владыкой служили панихиду. Ярош говорил только на поминках и только для своих, никого лишнего. Бабушки на кладбище заламывали руки: с ним нам было в городе спокойно. Соседи печалились, что Белый завтра ранним утром со своего балкона не будет кричать им: делайте что-нибудь! Сокамерники вспоминали, как на Лукъяновском СИЗО он не обращал внимание ни на какие тюремные правила, ходил в футболке с надписью "Чечня" и никто его не трогал - все боялись. А Юра, когда Белый пришел в камеру, впервые назвал его тупым; Белый поднял его за шею на полметра, и Юра понял, что с Белым так нельзя разговаривать. Именно рассказы Белого об УНСО поощрили его сокамерника Юру вступить позже в эту организацию. Сбушники приходили не для того, чтобы следить, а чтобы отдать честь. Белый вообще после смерти выглядел еще более грозно, лицо его немного распухло и похож он был на бизона. Несли центром города, и для этого перекрыли движение, колонны УНСО и «Правого сектора» двигались по обе стороны. Когда дождь ударил так, что все вымокли за минуту, никто даже не шелохнулся. Из калашей трижды выстрелили в воздух, когда гроб опустили в яму. Одним из новых лозунгов на похоронах стало: «Герою трижды: слава, слава, слава; врагам трижды: смерть, смерть, смерть!» Женщин почти не было, но о них шептали как о тех, кто годами в своих квартирах то шил флаги, то прятал каких-то чеченцев, то чистил оружие. Каждый из пришедших к Белому стоил отдельного сюжета, отдельной истории, а их собственные истории можно было слушать бесконечно. Самыми яркими были те - со следами от пуль на головах и простреленными ногами - все, что пострадали 18 -20-го февраля, все, кто тащил своих мертвых собратьев с Институтской. Они могли бы быть героями, если бы тогда снайперы целились в них тщательнее, но случилось так, что сейчас они живы и на похоронах Белого, поэтому героями уже быть не могут, только бандитами. О смерти говорили мало, все говорили, что Белый, увидев джипы во дворе «3-х Карасей», приказал охранникам: «Врассыпную!». Мы же увидели документы на его оружие - Макаров и Калашников - официально зарегистрированные на него.
Поскольку его калаш забрали из машины при задержании, то Володя поинтересовался: А его вернут теперь, когда мы покажем официальный документ?
- Зачем тебе сейчас-то калаш? - спросила я.
- Ты не понимаешь, Белый хотел бы знать, где его калаш, он бы волновался.