Тропой партизана

С последним белым воином, покинувшим объятую пламенем Русскую землю, мы стали партизанским народом. Да, наше этническое пространство сокращалось словно шагреневая кожа, уступая проекту красной антирусской нации, но под этими ударами судьбы дух некогда «имперского» племени, уже носившего на своих доспехах герб с двуглавым орлом, крепчал и видоизменялся. Опоённые кадетско-октябристским фарсом русские образца 1913 года, пройдя огненное крещение на «германской войне», перевоплотились в совершенно иной народ, с иным этосом и архетипами. Впрочем, «перевоплощение»-ли это или рождение? То, что не смогли сделать Победоносцев и Катков, а именно создать полнокровную русскую нацию, за несколько лет сделали корниловские ударники. Бросив вызов красным оккупантам и отринув либеральную партийщину, белые воины начали и завершили тот нацио-творческий процесс, который не задался в былой России из-за превратностей крепостного права, религиозного раскола, эгоизма элит и ряда других факторов. Как нация мы были рождены на поле боя с Интернационалом, под эмблемой Адамовой головы и красно-чёрным флагом добровольчества. Этот «людоедский» символ (ставший позднее «визитной карточкой» гиммлеровских «охранных отрядов») и эта ядовито-кричащая цветовая гамма (встречающаяся, помимо чуждых нам лево-анархистских движений, у испанской Фаланги и ОУН-УПА) намертво вошли в наш культурный код, обусловили наше отношение к жизни и смерти, пиетет перед пролитой красной Кровью и чёрным дымом Сражения.

Русский – это не подзаборный гопник и не напыщенный хипстер. Находясь за рамками большевизированного «(анти)русского народа», он одинаково неприятен красным остолопам и розовым нытикам. Он чужд, неприветлив и задумчив. Его этническое предназначение – быть партизаном, повстанцем на длящейся уже целый век войне против впившегося в плоть Евразии большевистского монстра. Этот монстр, зверь из книги Апокалипсиса перетасовывает народы, прочерчивает границы, лепит этнических ублюдков из подножной грязи. Он охотится на партизана, ибо партизан – его, пусть и не самый сильный, но уж точно самый опасный враг. Ведь именно партизан знает секрет зверя, секрет, позволяющий за фасадом уродливой архитектуры Вавилона разглядеть лик страны, так и не подписавшей перед зверем капитуляции. Эта страна – Россия, придавленная грудой СССР-РФ. Этот секрет – Непримиримость.

Советскому пафосу «большого», медвежьего народа мы противопоставляем весь накопленный нами, русскими, опыт партизанско-повстанческой войны. Не столько в практической, сколько в мировоззренческой плоскости: вековая русская партизанщина диктует иную политическую стратегию, иную логику и иные вкусы. Мы не народ-медведь, а народ-волк и это объясняет всё. Когда-то тамбовские мужики распиливали комиссаров живьём, лишь бы взращённый русским трудом хлеб не питал утробы тиранов. Этот и другие примеры лежат в основе нашего (само)воспитания, нашей этнической «пайдеумы» («пайдеума» – концепт, введённый немецким этнологом Лео Фробениусом и означающий корневой стержень культуры, остающийся неизменным на протяжении всех социальных трансформаций). Нам невыносимо отдавать в руки чужаков наше достояние, не важно, хлеб это или украденная совками и дискредитированная ими георгиевская лента. И даже если хлеб уже съеден прожорливыми паразитами, а национальная символика заляпана калом и блевотиной, мы не оставляем надежд вернуть всё вспять. Честь выше уюта, а качества народа значимей его количества.

Имея в своём распоряжении неодолимую волю к созданию из неискажённых советчиной русских нового этноса, народа, нации, мы исполнены веры в заключительную победу белого Давида над красным Голиафом. Голиафа могут подбадривать стоящие за его плечами кремлёвские политруки, но он всего лишь крупное, уродливое животное, не(до)человек. Прямо на глазах своих шокированных хозяев он рухнет лицом в дорожную пыль, сражённый метким, выверенным ударом своего скромного соперника. Русский партизан собственноручно отрежет голову советскому голему и всё вернётся на круги своя.

Таким образом, превратившись после 1917 года из недоделанного «большого», имперского народа в «малый», белоповстанческий народ, мы не собираемся отказываться от свойственной последнему образности даже при серьёзном расширении нашего этно-пространства за счёт «очистившихся» совков. Тотем волка, такой далёкий от маниловских мечтаний славянофилов, вжился в русскую душу и поэтому должен быть признан одной из её неотторжимых составляющих.

Кто же или что же стоит по ту сторону баррикад от русского народа-волка, народа-партизана?

Во-первых, враждебное государство, генезис которого можно отследить до Третьего Интернационала, осевшего в октябре 1917 года на месте упразднённой России под видом советского государства. Будучи органической, но паразитарной структурой (аксиомой классической геополитики является тот факт, что государства наделены всеми свойствами живых организмов), Интернационал, перейдя из крипто-государственного состояния в разряд «советской республики», первоначально взял курс на «мировую революцию», но наткнувшись на сопротивление (в первую очередь русское: именно Русская армия, размещённая после эвакуации из Крыма на Балканах, послужила сдерживающим фактором для революционной агентуры), вынужден был заняться возведением «социализма» в отдельно взятой стране. Окончательное укоренение этой иногосударственной нерусской сущности в пределах бывшей России произошло с «упразднением» Коминтерна Сталиным. Так коммунистический вождь завершил трансформацию международной преступной группировки в криминальное государство, чья цель из «мировой революции» плавно перетекла в «империализм».

Между тем, что «мировая революция» Ленина-Троцкого, что «империализм» Сталина или «ирредентизм» Путина (РФ – лишь уменьшенная производная от СССР, которая, даже при большом желании, не сможет избавиться от политико-правовой субстанции неизменного с 1917 года большевизма, иначе это означало бы самоликвидацию РФ как государства) в равной мере чужды русскому государственному корню. Периодические обращения к старо-имперской риторике не меняют погоды хотя бы в силу законов политической механики, ведь попытка сменить свою идентичность может означать лишь гибель организма, в данном случае гибель РФ (на этой априорной невозможности перевоплощения СССР-РФ в Россию, даже при безупречном копировании русской атрибутики, в немалой степени и строится доктрина Непримиримости). Поэтому следует указать на ещё одно враждебное русскому «малому народу» измерение: идеологию большевизма. Устаревшее, никем из властных элит РФ не используемое и даже иногда поругиваемое ими (как только что на в обращении Путина) название идеологии не должно смущать читателя. Именно большевизм и никак иначе, в противном случае мы рискуем утерять нить, за которую было ухватились.

На всех отрезках своего государственного бытия СССР-РФ имел официальную идеологию. Те периоды, когда эта идеология формально отсутствовала или, скорее всего, искусственно подавлялась в угоду международному имиджу страны (пожалуй, единственный пример подобного рода президентство Ельцина), неосоветское государство претерпевало кризисы.

Слагаясь, как минимум, из таких компонент как 1) интернационализм; 2) эгалитаризм (при фактическом расслоении на «супер-бедных» и «супер-богатых»); 3) тоталитаризм; 4) специфическая религиозность (атеистическая или более изощрённая сергианская) и 4) агрессивное противопоставление себя всему окружающему миру, большевизм во всех своих обличиях нацелен на выведение «нового человека» (лат. homonovis).

Эталонный образец большевизма, знакомый нам по 1920-м гг., столкнувшись с жестокой реальностью, тут же вынужден был прибегнуть к камуфляжу своих людоедских догматов (отсюда НЭП, создание Московской Патриархии, апелляции к героям русской старины), но если вывеску можно поменять, то поменять смысловую потенцию категорически нельзя. Вследствие этого, все мутации большевистской идеологии склонны тяготеть к изначальному, подлинно звериному, прообразу.

Советский «русский национализм» обречён быть махровым интернационализмом, правильнее сказать «массизмом», призванным утолять инстинкты советизированных масс с абсолютно другой, нежели у русских, этно-культурной подкладкой.

Ведомый советскими людьми «либерализм» также может быть только антинациональным (причём антинациональность, как ни парадоксально, может быть устремлена и на советскую нацию, т.к. движение, репрезентующее русскую нацию пока на горизонте отсутствует)и тоталитарным.

Зная нехитрую физику идейного измерения советчины, не трудно распознать в недавней путинской речи по крымскому вопросу очередной откат к «национальной» ипостаси большевизма (впрочем, едва ли сравнимый по радикализму и фундаментальности со сталинским «русским патриотизмом»), при полном сохранении антирусского ядра этого «национализма без излишеств».

Таким образом, отказ верить в эволюцию властей СССР и РФ в сторону национализма и ещё более принципиальный отказ видеть в том же путинизме нечто, коренным образом отличающееся от большевизма времён Ленина, ни в коем разе не является «солипсизмом» (вопреки тезисам о «давней смерти большевизма» и «борьбе русских нео-белогвардейцев с ветряными мельницами»). Нет, это научно обоснованный факт, вытекающий из органицистского подхода к государству (аксиома «если это государство перестанет быть большевистским, то оно перестанет также и быть государством – РФ по прежнему государство, значит большевизм до сих пор жив») и идеологии. Поэтому перегни Путин палку «национализма» (вернее, красного национал-антифашизма) и начни он возводить памятники Врангелю и Унгерну, мы всё равно будем продолжать звать этот режим большевистским, как звали до этого разнящиеся между собой режимы Ленина, Сталина, Хрущёва, Брежнева, Андропова, Горбачёва, Ельцина и Медведева. При этом надо заметить, что полная мимикрия под «русский мир» со стороны совков практически недостижима и от их экспериментов с русским наследием всегда будет разить русофобией и сатанизмом.

Проект русского «малого народа», возможно, был бы излишним, если бы советская власть, вооружённая большевистской идеологией, не запустила бы с первого дня своего рождения этно-культурные процессы, нацеленные на создание совершенно новой нации. Здесь мы вплотную подходим к третьему измерению советчины, помимо политико-правового и идеологического, т.е. к этнической трактовке советизма . Итак, что же представляет собой пресловутый «советский народ» в социологическом разрезе? Не касаясь расового аспекта, который, если всмотреться в невеликорусский, «мордовский» фенотип львиной доли совков, трудно проигнорировать (есть сведения, указывающие на использование большевиками приёмов расовой политики для «замещения» стандартного нордо-фальского типа великорусов восточно-балтийским типом, более характерным для угро-финнов Поволжья), сосредоточимся на социальном.

Начав с тотальной войны против русских традиций (и так заметно ослабленных к 1917 году), советская власть сумела зашифровать в самосознании дерусифицированных масс «пайдеуму» генетического большевизма. Титанические по размаху и жертвам социальные трансформации просторов бывшей России (коллективизация, гонения на религию, зачистка интеллигенции и т.д.) привели к полному разрыву с социальной структурой того народа, который жил здесь до Октябрьской революции. Люди, составлявшие русскую имперскую нацию, остались перед дилеммой: покорно ждать очереди на пулю в затылок или пополнить ряды Сопротивления (единственными центрами русской культуры в СССР могут считаться нелегальные кружки молодёжи, многие члены которых в годы второй мировой войны примкнули к немцам). После же «Великой Победы» русские со всей справедливостью могли бы быть включены в «Красную книгу» народов СССР, т.к. последние независимые русские силы, за исключением разве что ещё партизанивших в брянских лесах каминцев, оказались либо на том свете (спасибо западным демократиям за Лиенц и Платтинг), либо в Гулаге, либо в эмиграции (т.н. «вторая волна»). Как-бы то ни было, но те русские националисты, которые не были выкинуты за пределы «страны советов» в 1921-1923 гг. или которые стали националистами, насмотревшись на «прелести» раскрестьянивания, в 1945 году вновь подверглись геноциду.

Не обладая русским самосознанием, совки, впитывая насаждаемый госпропагандой национал-большевизм, ни на йоту не становятся русскими националистами. Они и не в силах ими стать: фальшивый «национализм», к тому же пропущенный через жернова рабского миропонимания, встаёт в оппозицию не столько к мигрантам, сколько к аутентичным русским. Национальным героем такого национализма будет Жуков – по совместительству палач русских повстанцев Тамбовщины, – в то время как Краснов заслужит от таких «русских» ярлык «предателя». О какой общности русского и советско-«русского» народов вообще можно говорить, когда, – что там пантеон, – даже словесные конструкции в литературных произведениях русских и «русских» писателей не похожи друг на друга! Культурософ Владимир Ильин характеризовал первых деятелей «Пролеткульта» как «зачинателей «советского», отнюдь не «русского» периода литературы на евразийской равнине, где СССР заменил собою в революционном порядке Россию».

Принимая во внимания глубочайший разрыв между культурными кодами русского человека и псевдо(в конечном счёте, анти)русского совка, справедливо дать «новой исторической общности»следующий диагноз: советский народ – это возникший при ломке социальной структуры исторической России интернациональный конструкт, наделённый собственными ценностями, традициями и типом поведения, – паразитизмом, выражающимся, в частности, в «присваивании» предков почти вымершей русской нации.

Тем не менее, в этническом экспериментаторстве преемников Коминтерна финальная точка ещё не поставлена: массовое вхождение среднеазиатских и кавказских инородцев в и без того инородную для русских гражданскую «нацию» тому прямое свидетельство. Видимо, паразитарная общность нуждается в резком обновлении, а гипер-лояльные режиму пришельцы с кавказских гор и из туркестанских пустынь просто идеальная замена полинявшим «советским русским» («совраскам»). Кремлёвский национал-антифашизм превращает русскую землю из «большой Мордовии» в «большой Узбекистан» и «большую Чечню». Мнение русских, по понятным причинам, не учитывается: их и так слишком мало, к тому же все они «фашисты», «нацисты», «белобандиты», «власовцы» и, прежде всего, «экстремисты».

И всё-таки у русского партизана есть громадное преимущество перед националистами западноевропейских народов: знание советчины. Он не станет, подобно Мари Ле Пен, восторгаться Путиным, ибо Путин для него всего лишь одна из теней кромешного Ада вокруг. Да-да, знание советчины подразумевает понимание того, где мы живём. Это место– проекция Ада на землю. Но из мужества признать произошедшую с русскими катастрофу, из немыслимого для мирового мещанина мужества провести линию своей родословной к героям белой России рождается решимость бороться за утраченное. Бороться одному против всего мира. Так пожелаем удачи русскому партизану на его тернистом пути.

Источник