Оригинал взят у ![]()
nnganв Красный Крым
nnganв Красный КрымМногие забывчивые жители Крыма не могут называть себя русскими…
![]()
Когда по всей Украине народ активно сносит истуканов, символизирующих советскую оккупацию Ульянова-Ленина, в Крыму — на территории, одной из первых и наиболее жестоко пострадавшей от террора ленинских палачей — идолы этому красному преступнику продолжают стоять. Совершенно очевидно, что при желании крымчане могли бы свободно очистить свой регион от памятников большевицким палачам так же, как это было сделано в других областях. Но...
Поэтому сейчас, когда речь заходит о поддержке населения Крыма русскими националистами, вплоть до отправки туда корпуса добровольцев, возникает вопрос: а русские ли населяют Крым или — советские? И ответить на этот вопрос должны сами крымчане. А мы лишь вновь напомним всем о том, что творили в Крыму по приказу Ленина его бандиты..
.
16 ноября 1920 года «остров Крым» покинули последние корабли с отступающими частями Русской армии генерала Врангеля, до этого год державшие оборону против численно превосходящих красных банд.
Измотанные упорным сопротивлением и стойким отпором белогвардейцев красные, устами своего командарма Фрунзе, предлагали Врангелю перемирие, но Ленин, узнав об этом, отреагировал такой телеграммой: «Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна. Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».
Естественно, сдаваться Белые не собирались и Врангель организованно вывел свою армию, надеясь в скором времени продолжить борьбу.
Оккупировав Крым, большевики развернули активное истребление тех, кто, по их мнению, являлся «врагами власти трудящихся» и уже лишь поэтому не заслуживал жизни. Десятками и сотнями красноармейцы 2-й Конной армии доблестного командарма Миронова рубили больных и раненных шашками в захваченных лазаретах. Медицинский персонал, пытавшийся помешать убийцам, уничтожали наравне с пациентами. В ночь с 16 на 17 ноября на феодосийском железнодорожном вокзале города по приказу комиссара 9-й дивизии Моисея Лисовского было расстреляно около сотни раненых офицеров Виленского полка, не успевших эвакуироваться.
Это была стихийная фаза террора, на смену которой вскоре приходит организованная. Для ликвидации потенциального очага сопротивления большевизму создается «особая тройка», в состав ее вошли: член РВС Южного фронта Красной Армии, председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун , секретарь обкома партии Розалия Самойловна Залкинд («Роза Землячка» — так самая, которую А. И. Солженицын назовет «фурией красного террора»), а также председатель ЧК Михельсон.
Выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива, Ленин заявил: «Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».
7 декабря 1920 г. тройка Крымской ударной группы управления особых отделов ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов под председательством Чернабрывого, членов Удриса и Гунько-Горкунова вынесла постановление о расстреле 315 человек. В тот же день они были расстреляны. В расстрельном списке напротив фамилий приговорённых значилось только одно основание для бессудного убийства: «служил в Белой армии».
Через несколько дней в Багреевку погнали очередную, но не последнюю группу людей.
Когда преисполненные мрачного торжества победители пригласили в председатели Реввоенсовета Советской Республики Крым Льва Давидовича Троцкого, тот ответил: «Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного белогвардейца». «Война продолжится, пока в Красном Крыму останется хоть один белый офицер» — вторил Троцкому его заместитель, Э. М. Склянский.
Слова вышестоящего руководства были верно восприняты членами Крымского революционного комитета, и вскоре его председатель, Бела Кун опубликовал такое заявление: «Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму; Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России…»
Пленённые воины Русской армии были обречены.
На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из Крыма, были блокированы, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все пропуска подписывал непосредственно Бела Кун.
Расстреливали не только пленных белогвардейцев, но и вообще всех, чьё «социальное происхождение» казалось Куну и Землячке «непролетарским».
В своих воспоминаниях в журнале «Крымский архив» О. В. Ткачева потом напишет:
«Княгиню Надежду Барятинскую, с семьей которой дружили Фроловы-Багреевы, занимавшуюся благотворительностью, сделавшую так много для культурной истории Крыма, парализованную, много лет не встающую с кресла, расстреляли вместе с беременной дочерью Ириной Владимировной и зятем Иваном Сергеевичем Мальцевым, благодаря семье которого Симеиз в начале века превратился в процветающий курорт…»
Точное число жертв учёту не поддаётся, но, по мнению крымского краеведа Петрова, составляло не менее 20 тысяч (доказуемое число). Максимальное число жертв террора оценивалось в 120 000 человек. По официальным советским данным, в 1920–1921 годах в Симферополе было расстреляно около 20 тысяч человек, в Севастополе — около 12 тысяч, Феодосии — около 8 тысяч, в Керчи — около 8 тысяч, в Ялте — 4–5 тысяч, всего в Крыму — до 52 тысяч человек. По оценкам Максимилиана Волошина, террор 1920–1921 годов пережил только один из трёх крымских интеллигентов.
Историк С. В. Волков привёл такие расчёты:
— при Русской армии Врангеля насчитывалось до 300 000 военнослужащих и служащих по гражданским ведомствам, в том числе до 50 000 офицеров;
— было эвакуировано до 70 000 военнослужащих и служащих, из них примерно 30 000 офицеров;
— согласно утверждённым крымскими властями правилам, уничтожению подлежали все офицеры и чиновники военного ведомства, а также солдаты «цветных частей»;
— согласно данным из советских источников, было казнено 52 000 человек;
— эта цифра вполне согласуется с количеством лиц Русской армии, которые не смогли или не пожелали эвакуироваться и которые были отнесены к категории, подлежащей уничтожению.
При этом историк обращает внимание на то, что свидетели происшедшего были настолько впечатлены размахом убийств, что указывали цифры казнённых в 120 000 или даже в 150 000 человек. В ряде случаев жертвы подвергались пыткам. Крым стали именовать «всероссийским кладбищем». Органы ВЧК в Крыму широко использовали систему заложничества. Одной из составляющих политики террора стали убийства священнослужителей и осквернение храмов.
Большевицкие палачи бахвалились своим всевластием. Один из убийц, Н. Марголин, в газете «Красный Крым» 5 декабря 1920 г. писал: «Беспощадным мечом красного террора мы пройдёмся по всему Крыму и очистим его от всех палачей, эксплуататоров и мучителей рабочего класса. Но мы будем умнее и не повторим ошибок прошлого! Мы были слишком великодушны после октябрьского переворота. Мы, наученные горьким опытом, сейчас не станем великодушничать. В освобождённом Крыму ещё слишком много осталось белогвардейцев … Мы отнимем у них возможность мешать нам строить новую жизнь. Красный террор достигнет цели, потому что он направлен против класса, который обречён на смерть самой судьбой, он ускоряет его гибель, он приближает час его смерти! Мы переходим в наступление!»
В Симферополь Красная армия вошла 12 ноября 1920 года, когда ещё шла эвакуация Русской армии из крымских портов, а другие города Крыма были под контролем белых. Неразбериха наступления и продолжение боевых действий обусловили то, что в Симферополе первые дни, вплоть до образования действенных советских органов власти, террор носил стихийный, неуправляемый характер. Красноармейцы мародёрствовали, пьянствовали, расстреливали пленных и случайных лиц по своему усмотрению. За первую неделю в Симферополе и округе было расстреляно 1800 человек.
После опубликования 17 ноября 1920 года приказа Крымревкома № 4 террор в Симферополе, как и во всём Крыму, принял организованную форму. Пик расстрелов пришёлся на ноябрь 1920 — март 1921 годов. Расстрелы продолжались до мая 1921 года, а затем сошли на нет к ноябрю того же года. В Симферополе и округе было казнено около 20 000 человек. Для содержания огромного количества задержанных была создана система концлагерей, которые закрывались по мере «расходования» своего контингента. Кроме расстрелов, советская власть активно практиковала и иные виды репрессий — заключение в исправительно-трудовые лагеря и высылку из Крыма.
В Феодосии, в самом начале пребывания красных в городе были расстреляны из пулемётов курские железнодорожные рабочие вместе с семьями, всего около 400 человек, ушедшие из родного города вместе с отступавшими белыми. К концу декабря 1920 года очередь дошла и до феодосийских обывателей — Феодосийский ревком принял решение об аресте «буржуазии и спекулянтов». Арестованные по спискам биржи труда, где их обязали зарегистрироваться, эти граждане затем были расстреляны. В это же время шло ограбление населения под видом реквизиций излишков.
В Севастополе Приморский и Исторический бульвары, Нахимовский проспект, Большая Морская и Екатерининская улицы были увешаны трупами. Вешали на фонарях, на столбах, на деревьях и даже на памятниках. Офицеров вешали в форме и при погонах. Штатских вешали полураздетыми. После опубликования 17 ноября 1920 года приказа № 4 в указанные в нём сроки в Севастополе зарегистрировалось около трёх тысяч офицеров, которые были в основном казнены. Незарегистрировавшихся ловили во время облав и тоже приговаривали к расстрелу. Для содержания большой массы людей были созданы концентрационные лагеря, один прямо в центре города — в целом оцепленном городском квартале. Расстрелы проводили на Английском, Французском и Городском кладбищах и за городом — в усадьбе «Максимова дача» и в Херсонесе, неподалёку от башни Зенона.
Репрессии коснулись не только «социально чуждых», но и представителей пролетариата — около 500 севастопольских портовых рабочих было казнено за то, что они обеспечивали погрузку на корабли во время эвакуации белых. По разным оценкам в Севастополе было казнено от 12 000 до 29 000 человек.
В Керчи расстрелы производились, как правило, на окраине города, в укромных местах. Но было и отличие, сделавшее Керчь в отношении мест проведения казней 1920–1921 годов уникальным городом — С. П. Мельгунов писал, что чекисты, именуя операцию по истреблению людей «десантом на Кубань», вывозили приговорённых к смерти в море на баржах и топили их там.
Ялта стала последним городом Крыма, куда вошла Красная армия. По приказу № 4 в Ялте зарегистрировалось около семи тысяч офицеров. По данным, основанным на советских источниках, в Ялте было казнено около пяти тысяч человек. Расположение в Ялте и округе большего количество лазаретов и санаториев с ранеными и выздоравливавшими солдатами и офицерами Русской армии обусловило то, что значительная доля казнённых в Ялте пришлась на медицинских работников госпиталей, работников Красного Креста, больных и раненых. Это стало одной из самых чёрных страниц крымского красного террора.
И так — по всему Крыму.
Вслед за террором в Крым пришёл голод. Голод в Крыму продолжался с осени 1921 года, то затихая, то вспыхивая с новой силой, до весны 1923 года. За это время в Крыму от голода умерло около 100 000 человек, или 15 % общего крымского населения 1921 года.
Большевик М. Х. Султан-Галиев оставил такое свидетельство о том, что творили его однопартийцы на полуострове: «Расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооружёнными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осуждённых удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба».
Так неужели нынешние жители Крыма готовы это всё забыть? Если да, то они не имеют права называть себя русскими.
Русский Рассвет
Когда по всей Украине народ активно сносит истуканов, символизирующих советскую оккупацию Ульянова-Ленина, в Крыму — на территории, одной из первых и наиболее жестоко пострадавшей от террора ленинских палачей — идолы этому красному преступнику продолжают стоять. Совершенно очевидно, что при желании крымчане могли бы свободно очистить свой регион от памятников большевицким палачам так же, как это было сделано в других областях. Но...Поэтому сейчас, когда речь заходит о поддержке населения Крыма русскими националистами, вплоть до отправки туда корпуса добровольцев, возникает вопрос: а русские ли населяют Крым или — советские? И ответить на этот вопрос должны сами крымчане. А мы лишь вновь напомним всем о том, что творили в Крыму по приказу Ленина его бандиты..
.
16 ноября 1920 года «остров Крым» покинули последние корабли с отступающими частями Русской армии генерала Врангеля, до этого год державшие оборону против численно превосходящих красных банд.
Измотанные упорным сопротивлением и стойким отпором белогвардейцев красные, устами своего командарма Фрунзе, предлагали Врангелю перемирие, но Ленин, узнав об этом, отреагировал такой телеграммой: «Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна. Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».
Естественно, сдаваться Белые не собирались и Врангель организованно вывел свою армию, надеясь в скором времени продолжить борьбу.
Оккупировав Крым, большевики развернули активное истребление тех, кто, по их мнению, являлся «врагами власти трудящихся» и уже лишь поэтому не заслуживал жизни. Десятками и сотнями красноармейцы 2-й Конной армии доблестного командарма Миронова рубили больных и раненных шашками в захваченных лазаретах. Медицинский персонал, пытавшийся помешать убийцам, уничтожали наравне с пациентами. В ночь с 16 на 17 ноября на феодосийском железнодорожном вокзале города по приказу комиссара 9-й дивизии Моисея Лисовского было расстреляно около сотни раненых офицеров Виленского полка, не успевших эвакуироваться.
Это была стихийная фаза террора, на смену которой вскоре приходит организованная. Для ликвидации потенциального очага сопротивления большевизму создается «особая тройка», в состав ее вошли: член РВС Южного фронта Красной Армии, председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун , секретарь обкома партии Розалия Самойловна Залкинд («Роза Землячка» — так самая, которую А. И. Солженицын назовет «фурией красного террора»), а также председатель ЧК Михельсон.
Выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива, Ленин заявил: «Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».
7 декабря 1920 г. тройка Крымской ударной группы управления особых отделов ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов под председательством Чернабрывого, членов Удриса и Гунько-Горкунова вынесла постановление о расстреле 315 человек. В тот же день они были расстреляны. В расстрельном списке напротив фамилий приговорённых значилось только одно основание для бессудного убийства: «служил в Белой армии».
Через несколько дней в Багреевку погнали очередную, но не последнюю группу людей.
Когда преисполненные мрачного торжества победители пригласили в председатели Реввоенсовета Советской Республики Крым Льва Давидовича Троцкого, тот ответил: «Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного белогвардейца». «Война продолжится, пока в Красном Крыму останется хоть один белый офицер» — вторил Троцкому его заместитель, Э. М. Склянский.
Слова вышестоящего руководства были верно восприняты членами Крымского революционного комитета, и вскоре его председатель, Бела Кун опубликовал такое заявление: «Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму; Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России…»
Пленённые воины Русской армии были обречены.
На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из Крыма, были блокированы, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все пропуска подписывал непосредственно Бела Кун.
Расстреливали не только пленных белогвардейцев, но и вообще всех, чьё «социальное происхождение» казалось Куну и Землячке «непролетарским».
В своих воспоминаниях в журнале «Крымский архив» О. В. Ткачева потом напишет:
«Княгиню Надежду Барятинскую, с семьей которой дружили Фроловы-Багреевы, занимавшуюся благотворительностью, сделавшую так много для культурной истории Крыма, парализованную, много лет не встающую с кресла, расстреляли вместе с беременной дочерью Ириной Владимировной и зятем Иваном Сергеевичем Мальцевым, благодаря семье которого Симеиз в начале века превратился в процветающий курорт…»
Точное число жертв учёту не поддаётся, но, по мнению крымского краеведа Петрова, составляло не менее 20 тысяч (доказуемое число). Максимальное число жертв террора оценивалось в 120 000 человек. По официальным советским данным, в 1920–1921 годах в Симферополе было расстреляно около 20 тысяч человек, в Севастополе — около 12 тысяч, Феодосии — около 8 тысяч, в Керчи — около 8 тысяч, в Ялте — 4–5 тысяч, всего в Крыму — до 52 тысяч человек. По оценкам Максимилиана Волошина, террор 1920–1921 годов пережил только один из трёх крымских интеллигентов.
Историк С. В. Волков привёл такие расчёты:
— при Русской армии Врангеля насчитывалось до 300 000 военнослужащих и служащих по гражданским ведомствам, в том числе до 50 000 офицеров;
— было эвакуировано до 70 000 военнослужащих и служащих, из них примерно 30 000 офицеров;
— согласно утверждённым крымскими властями правилам, уничтожению подлежали все офицеры и чиновники военного ведомства, а также солдаты «цветных частей»;
— согласно данным из советских источников, было казнено 52 000 человек;
— эта цифра вполне согласуется с количеством лиц Русской армии, которые не смогли или не пожелали эвакуироваться и которые были отнесены к категории, подлежащей уничтожению.
При этом историк обращает внимание на то, что свидетели происшедшего были настолько впечатлены размахом убийств, что указывали цифры казнённых в 120 000 или даже в 150 000 человек. В ряде случаев жертвы подвергались пыткам. Крым стали именовать «всероссийским кладбищем». Органы ВЧК в Крыму широко использовали систему заложничества. Одной из составляющих политики террора стали убийства священнослужителей и осквернение храмов.
Большевицкие палачи бахвалились своим всевластием. Один из убийц, Н. Марголин, в газете «Красный Крым» 5 декабря 1920 г. писал: «Беспощадным мечом красного террора мы пройдёмся по всему Крыму и очистим его от всех палачей, эксплуататоров и мучителей рабочего класса. Но мы будем умнее и не повторим ошибок прошлого! Мы были слишком великодушны после октябрьского переворота. Мы, наученные горьким опытом, сейчас не станем великодушничать. В освобождённом Крыму ещё слишком много осталось белогвардейцев … Мы отнимем у них возможность мешать нам строить новую жизнь. Красный террор достигнет цели, потому что он направлен против класса, который обречён на смерть самой судьбой, он ускоряет его гибель, он приближает час его смерти! Мы переходим в наступление!»
В Симферополь Красная армия вошла 12 ноября 1920 года, когда ещё шла эвакуация Русской армии из крымских портов, а другие города Крыма были под контролем белых. Неразбериха наступления и продолжение боевых действий обусловили то, что в Симферополе первые дни, вплоть до образования действенных советских органов власти, террор носил стихийный, неуправляемый характер. Красноармейцы мародёрствовали, пьянствовали, расстреливали пленных и случайных лиц по своему усмотрению. За первую неделю в Симферополе и округе было расстреляно 1800 человек.
После опубликования 17 ноября 1920 года приказа Крымревкома № 4 террор в Симферополе, как и во всём Крыму, принял организованную форму. Пик расстрелов пришёлся на ноябрь 1920 — март 1921 годов. Расстрелы продолжались до мая 1921 года, а затем сошли на нет к ноябрю того же года. В Симферополе и округе было казнено около 20 000 человек. Для содержания огромного количества задержанных была создана система концлагерей, которые закрывались по мере «расходования» своего контингента. Кроме расстрелов, советская власть активно практиковала и иные виды репрессий — заключение в исправительно-трудовые лагеря и высылку из Крыма.
В Феодосии, в самом начале пребывания красных в городе были расстреляны из пулемётов курские железнодорожные рабочие вместе с семьями, всего около 400 человек, ушедшие из родного города вместе с отступавшими белыми. К концу декабря 1920 года очередь дошла и до феодосийских обывателей — Феодосийский ревком принял решение об аресте «буржуазии и спекулянтов». Арестованные по спискам биржи труда, где их обязали зарегистрироваться, эти граждане затем были расстреляны. В это же время шло ограбление населения под видом реквизиций излишков.
В Севастополе Приморский и Исторический бульвары, Нахимовский проспект, Большая Морская и Екатерининская улицы были увешаны трупами. Вешали на фонарях, на столбах, на деревьях и даже на памятниках. Офицеров вешали в форме и при погонах. Штатских вешали полураздетыми. После опубликования 17 ноября 1920 года приказа № 4 в указанные в нём сроки в Севастополе зарегистрировалось около трёх тысяч офицеров, которые были в основном казнены. Незарегистрировавшихся ловили во время облав и тоже приговаривали к расстрелу. Для содержания большой массы людей были созданы концентрационные лагеря, один прямо в центре города — в целом оцепленном городском квартале. Расстрелы проводили на Английском, Французском и Городском кладбищах и за городом — в усадьбе «Максимова дача» и в Херсонесе, неподалёку от башни Зенона.
Репрессии коснулись не только «социально чуждых», но и представителей пролетариата — около 500 севастопольских портовых рабочих было казнено за то, что они обеспечивали погрузку на корабли во время эвакуации белых. По разным оценкам в Севастополе было казнено от 12 000 до 29 000 человек.
В Керчи расстрелы производились, как правило, на окраине города, в укромных местах. Но было и отличие, сделавшее Керчь в отношении мест проведения казней 1920–1921 годов уникальным городом — С. П. Мельгунов писал, что чекисты, именуя операцию по истреблению людей «десантом на Кубань», вывозили приговорённых к смерти в море на баржах и топили их там.
Ялта стала последним городом Крыма, куда вошла Красная армия. По приказу № 4 в Ялте зарегистрировалось около семи тысяч офицеров. По данным, основанным на советских источниках, в Ялте было казнено около пяти тысяч человек. Расположение в Ялте и округе большего количество лазаретов и санаториев с ранеными и выздоравливавшими солдатами и офицерами Русской армии обусловило то, что значительная доля казнённых в Ялте пришлась на медицинских работников госпиталей, работников Красного Креста, больных и раненых. Это стало одной из самых чёрных страниц крымского красного террора.
И так — по всему Крыму.
Вслед за террором в Крым пришёл голод. Голод в Крыму продолжался с осени 1921 года, то затихая, то вспыхивая с новой силой, до весны 1923 года. За это время в Крыму от голода умерло около 100 000 человек, или 15 % общего крымского населения 1921 года.
Большевик М. Х. Султан-Галиев оставил такое свидетельство о том, что творили его однопартийцы на полуострове: «Расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооружёнными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осуждённых удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба».
Так неужели нынешние жители Крыма готовы это всё забыть? Если да, то они не имеют права называть себя русскими.
Русский Рассвет