"Малый" народ и "малое" государство

Одним из лучших доказательств долголетнего кризиса русской идентичности могут послужить межнациональные отношения в ГУЛаге. Систему советских концлагерей, благодаря сложившейся в ней социально-экономической атмосфере, можно со всей справедливостью назвать уменьшенной копией СССР. Животный страх перед начальством, свирепая борьба за выживание (трактуемое чисто биологически), массовая «халтура», повсеместное «стукачество» и многое другое характеризовали и жизнь за пределами колючей проволоки, но в ГУЛаге всё это достигало поистине «лабораторной» чистоты. Поэтому для практической проверки любого утверждения о СССР необходимо обращаться к лагерному опыту как к наилучшему индикатору.

После второй мировой войны в советских концлагерях появилось много заключённых из Украины, Литвы, Латвии и Эстонии, в т.ч. члены ОУН-УПА и «лесные братья». Прибывший контингент разительно отличался от запуганных довоенных заключённых. Дело в том, что украинцы (в основном, конечно, западные) и прибалты сбивались в этнические кланы, убивали «стукачей» из своей среды и потом прикрывали друг друга. Разветвлённые ассоциации взаимопомощи, построенные по национальному признаку, помогали их членам более эффективно отстаивать свои интересы перед лагерной администрацией. Неудивительно, что примеру прибалтов и украинцев всё чаще следовали и другие национальности. Только одна национальность не имела своего этнического клана. Ею были русские, которые если и группировались, то не по национальному признаку, а по идеологическому (коммунисты и некоммунисты) и «земляческому» (Ленинград, Москва, Урал и т.д.). Иными словами, что в самом СССР, что в его уменьшенной, образцово-показательной копии, русские исполняли роль «бульона», этакой «безнациональной нации», которая с одной стороны, подразумевается как необходимый элемент советского интерьера («большой народ» – куда без него), а с другой – как-бы отсутствует (ибо русский всё чаще становился синонимом советского).

Объяснение этого феномена надо искать, но не в мифе о «русском коммунизме», распространяемом как советскими патриотами, так и восточно-европейскими националистами. Русских никак нельзя обвинить в безропотном потворстве коммунистическому режиму. Статистика крестьянских восстаний, успехи белого движения, огромный размах русско-немецкого антисоветского сотрудничества в годы войны (РОНА, РОА и т.д.) и жертвенная активность эмиграции говорят сами за себя: русский народ в лице своих благороднейших представителей доказал, что идея коммунизма противна его духу.

Но как бы то ни было, трудно проигнорировать чудовищное смешение понятий «русский» и «советский». Речь идёт не о какой-то ошибке, присущей поверхностному взгляду иностранного наблюдателя (постоянная путаницы русского и советского в иностранных источниках не является решающим маркером, хотя и довольно обидна для русского достоинства), но о состоявшейся и едва ли поправимой мутации. Большевистские вожди, люто ненавидевшие старую русскую культуру, не случайно проводили «коренизации», которые на национальных окраинах СССР оборачивались дискриминацией русского населения, вплоть до выселения (в Средней Азии). Однако, со временем инстинкт самосохранения возобладал в них над неприязнью к «великодержавным пережиткам»; сообразив, что лишь в опоре на государственное большинство (т.е. русских) можно построить устойчивый государственный механизм, большевики отказались от покровительства «нацменам» и стали «покровительствовать» русским, да так, что от аутентичного русского наследия остались «рожки да ножки». Из этой богохульной случки советского паразита с русской культурой родилась совершенно новая идентичность: советско-русские, т.е. русские по названию, интернационалисты по сути.

На первый взгляд, в дистиллированном виде «советско-русские» обитают в Прибалтике и на Украине, но это лишь на первый взгляд, т.к. нерусскость этих «русских» с наибольшей отчётливостью бросается в глаза на фоне других этносов. На самом деле не стоит далеко ходить, ведь внутри РФ эта «новая историческая общность» (под официальным этнонимом «россияне») составляет абсолютное большинство, в то время как настоящие русские, вроде нас с вами, походят на «нацменов».

Так как же объяснить это проклятие? Разгадка напрашивается сама собой: русские – слишком большой народ для национализма.Это вам не литовцы, не украинцы и даже не немцы. Поэтому-то набившие оскомину параллели между ельцинской РФ и Веймарской Германией не сработали («русский Гитлер» так и не пришёл, если, конечно, не считать, подобно некоторым шизофреникам, Путина «русским Гитлером»): Россия в своём беспрецедентном унижении не похожа на такую же униженную, но компактную, испытывавшую нехватку «жизненного пространства» Германию. И если нормальный ход развития Российской империи хотя бы сулил становления полнокровной русской нации, то роковой захват нашей этнографической территории Интернационалом разрушил и без того хрупкие сваи русской идентичности. Большевики воспользовались аморфностью русских, чтобы подменить их социальную память и на руинах исторической России взрастить новое поколение: вроде и русских, но не таких русских, каких знала Российская империя и какие боролись в эмиграции и подполье.

Для того, чтобы снять проклятие с русского национализма, необходимо отрешиться от безликого и абсолютно бесперспективного для нас «большого народа» (бросать ему прямой вызов, впрочем, тоже не стоит) и взять курс на создание «малого народа». Этот народ должен быть «малым» не столько по численности, сколько по типу поведению.Вместо болезненного мессианства он займётся возведением небольшого, но крепкого бастиона для личного пользования, куда уже не под каким видом не проникнут агенты космополитизма и «всеядного», «пьяного» псевдо-национализма «ярусских». «Малость» этого народа будет заключаться также в том, что его националисты будут собираться не на малопонятные им «Русские марши», чтобы маршировать «туда не знаю куда» и искать «то не знаю что» (например, галиматью вроде «конституционного статуса русских в РФ» и т.д. и т.п.) аки негры в бантустане, а, подобно украинским и прибалтийским националистам, на памятные мероприятия по случаю годовщин событий, цементирующих их идентичность: для «малых» русских это уже не изгнание поляков из Москвы или французов из России (даты хорошие, но, увы, ставшие родными и для самозванцев-совков), а день рождения Каминского или годовщина основания Добровольческой армии.

Новизна этого русского идентитизма (от английского identity) состоит и в том, что он отличается не только от «всесмесительного» русско-советского национализма, но и от широпаевской национал-демократии. Движимые, в общем-то, теми же мотивами обрести кусочек «своего» посреди бесформеной русскоязычной массы, национал-демократы этой волны ошибаются в выборе традиции, вокруг которой они собираются развёртывать национальное строительство. В этом ответственном процессе невозможно руководствоваться сомнительными мифами об «азиатской Московии» и «прекрасном Новгороде» (для нас одинаково ценны как новгородско-скандинавская идея свободы, так и «железная» государственность старого Северо-Востока, не чуждая, кстати, и демократических, вечевых элементов). Даже если в нациостроительстве и допустима мифология в расхожем смысле слова, то она должна отсылать не к стародавним сюжетам, ставшим достоянием узкой прослойки профессиональных историков, а к актуальным событиям противостояния России и Интернационала, прежде всего, к белому движению, русской эмиграции и антисоветскому протесту 1941-1945 гг. Но в том-то и дело, что никакая мифология не требуется, когда готовый массив для русской несоветской идентичности лежит как на ладони.

Достояние Российской империи, при всех её пороках – последнего легитимного русского государства – тоже нельзя оставлять на откуп советско-путинской саранче. Имперский орнаментнадо активно и не стесняясь вплетать в ткань новой русской нации, с той оговоркой, что «имперство», т.е. почитание имперской (в нашем случае национальной) традиции, не равно «империализму», т.е. агрессивному и контрпродуктивному расширению границ, которое не способно принести ничего, кроме дополнительных проблем.

Но это всё теория. А как выглядит борьба за «малый имперский народ» на практике? К примеру, какова первая задача русских антисоветских националистов, помимо создания внятной идеологии этого национализма?

Задачей любого национального движения является обретение оперативного простора, завоевание территории, на которой он мог бы утвердить свою безграничную монополию. Для русских этот момент особенно злободневен, т.к. с 1944 г. (падение русского самоуправления в Белоруссии) у них нет такого уголка, где бы под русским стягом претворялись в жизнь заветы нашего национализма. «Размывание» основ русской идентичности в известной степени обусловлено отсутствием даже призрака «русской республики» сначала в СССР, а потом в РФ. В этом свете, программой-максимум русского «малого народа» является «обретение почвы». «Кочующая (сетевая) Империя» – это, конечно, неплохо и очень даже современно, но осязаемый «русский Пьемонт» (сей феномен можно называть по-разному: «русской Тайванью», чтобы подчеркнуть антагонизм этого русского анклава с РФ; «русской Ичкерией», если вы хотите сделать упор на её непризнанный, «пиратский» характер, ну или «новым белым Крымом», что намного привычней для знатоков истории «врангелевского», бело-сепаратистского периода антибольшевистской борьбы) куда лучше.

Мировая политическая обстановка благоволит непризнанным государствам в годины кризисов и конфликтов, по итогам которых (как после первой мировой войны, деколонизации или распада Югославии и СССР) появляются целые россыпи этих необычных образований (от кондотьерского Фиуме до совкового Приднестровья)… Сегодня мир пребывает в спокойствии, но оно притворно; никто не знает, что произойдёт завтра. Между тем пассионарии разных национальностей жаждут «Нового Средневековья», а какое средневековье без независимых «феодов»-государств?

Путинская РФ богата на проблемные точки, которые при удобном стечении обстоятельств и при грамотной работе заинтересованных людей способны стать базами для «построения фашизма в отдельно взятом регионе». Среди этнически-русских регионов, по независимым расчётам ряда специалистов, наибольший шанс на выход из состава РФ есть у Псковской области.Эта земля по праву считается «колыбелью русского государства», обладает сильной антикоммунистической традицией (ещё Борис Савинков собирался вторгнуться с небольшим отрядом на Псковщину, чтобы провозгласить там Псковскую республику, т.е. провернуть то, что провернул его современник Д’Аннунцио в Фиуме) и может претендовать на ореол «русской Западенщины». По счастливому стечению обстоятельств Псковщина находится на стыке трёх иностранных государств, два из которых – члены ЕС (Латвия и Эстония), а по несчастливому носит звание «столицы русской депопуляции», нещадно эксплуатируясь федеральным центром (выкачивание ресурсов из Псковской области привело к жгучей ненависти местных жителей к «столицам»: Санкт-Петербургу и Москве).

Обретение русским антисоветским национализмом «почвы» в формате Псковской республики могло бы стать поворотной точкой как в общерусском, так и в мировом масштабе.Крепкое, пусть даже никем из международного сообщества и не признанное (признания стоит ждать разве что от Латвии и Эстонии, которые не только враждебны РФ, но и представляют слабые звенья в порядком разочаровавшем их ЕС) русское мини-государство, помимо аккумуляции русских антисистемных сил, уже в силу своего уникального геополитического положения стало бы «пунктом сборки» всех сторонников «третьего пути» между космополитарно-бюрократическим ЕС и евразийским Таможенным союзом. «Иностранный легион» на службе Псковской республики прекрасно дополнил бы русские вооружённые силы, а в обезлюдевшие по итогам коммунистических голодоморов псковские деревни могли бы вселиться, например, отчаявшиеся после своей грузинской неудачи буры (с каким фанатизмом буры защищают свой ареал обитания, думаю, напоминать не надо).

Последний раз похожий опыт по созданию «плацдарма» ставили итальянские неофашисты в Боливии, что вылилось в антикоммунистическую диктатуру «гарсиамесизма» в 1980-1981 гг. – прекрасный, хотя и кратковременный опыт «фашизма в отдельно взятой стране». Недавнее ужесточение законодательства РФ, теперь уже предусматривающего наказание за «сепаратизм», показывает какого поворота больше всего боятся чекисты. Остаётся либо по-прежнему топтаться «во всероссийских масштабах», пребывая в навязанной нам псевдо-реальности, либо решиться на волюнтаристский стратегию, побить которую не в силах ни один чекистский туз. Ведь никто на полном серьёзе не станет говорить, что режим в критических условиях начнёт мимикрировать под «сепаратизм». У них там как обычно: «либерализм», «патриотизм», «империя», даже «национализм». А вот сепаратизм не было, нет и не будет никогда. Это-то и надо уяснить и как можно скорее.