Красная Марья

via traskovsky 
via vlad47
Мой прадед Франц Клементьевич Олизаровский был добрый католик. Когда пришли забирать зерно и скотину, он помчался в хлев и перерезал корове горло.
Вот на этой-то корове, разделанной и засоленной, и протянуло семейство прадеда смертоносную украинскую зиму 1932-1933 года. Весну и начало лета доходили на жмыхе и редких подстреленных воронах. Но выжили все.
Корову прадед спас – битую скотину не забирали. А вот хлеб вымели подчистую. Хотела моя прабабка Павлина утаить на печке хоть небольшой мешок муки, да не тут-то было!
Колгосповских мытарей возглавляла местная активистка – кожана тужурка, червонный платок. Моя бабушка Антонина, с чьих слов и записан этот рассказ, была о ту пору мелковозрастной девчонкой, имени активистки не запомнила. Но красный цвет платка врезался в её память навсегда.
Про себя я решил назвать активистку Красной Марьей – по некоторому её сходству с одноимённой героиней книги и фильма "Тени исчезают в полдень", мастерицей по части раскулачивания.
Активистка Красная Марья и её подручные обыскали и прадедову хату, и хлев, и погреб, и сарай. Обругали прадеда за то, что корову зарезал. Забрали зерно, муку, крупы, картошку. Выловили гусей и кур. А под конец, когда совсем уж было собрались уходить, Красная Марья задержалась в хате. Призадумалась, согнала с печки детей и с торжествующим видом вытащила из-под одеял злополучный мешок муки, припрятанный моей прабабкой Павлиной.
И тут Павлина не выдержала! Прокляла она Красную Марью страшным проклятьем – "Щоб ты свою дытыну зъила!"
И проклятье сбылось! – потусторонней весной 1933 года Красная Марья сожрала своего младшего сына.
Была она честной фанатичкой. Из того добра, которое с её помощью маршал мировой революции тов. Сталин выгреб из нашего села, себе ничего не оставила. Голодала как все. А когда настал край, льдина голода унесла её прочь от образа и подобия.
Среднего сына Красной Марьи звали Петро. Моя бабушка Антонина потом училась с ним в одной школе, и он рассказал, как всё было.
Майским вечером, когда детей укладывали спать, Красная Марья и её старший сын велели младшему ложиться с краю, а не как обычно у стенки. А Петру, наоборот, велели лечь у стенки. Младший сын долго плакал и отказывался. Уж очень ему не хотелось ложиться с краю – "Я нэ хОчу!". Но всё-таки его уговорили.
А утром Петро проснулся от заволокшего хату запаха варёного мяса.
Из тумана высунулись две осоловевшие лоснящиеся хари – "мать" и "старший брат": "Поснидай, Петро!"
Но Петро, заподозрив неладное, отказался есть мясо и спросил где младший брат. И ему ответили, что он куда-то ушёл, а куда – не знают.
Понял всё тут Петро и, хоть слаб был от голода, в ужасе вылетел из хаты, упал и потерял сознание. А те двое, объевшись, скончались в страшных муках.
А Петро выжил. Стал верующим человеком и говорил Антонине, что Бог спас его именно потому, что он не стал есть брата – "Бо я братыка нэ йив!"
Эта и другие семейные истории про стародавнее житьё-бытьё при Сталине, услышанные мной в начале 1980-х, когда я ещё был пионером, что-то во мне изменили. И с тех пор я всегда радовался, когда в кинофильмах кулаки и подкулачники убивали сельских активистов.